Предыдущий | Оглавление | Следующий

ГЛАВА XXXV.. 1

ГЛАВА XXXVI 2

ГЛАВА ХХХУИ.. 2

ГЛАВА XXXVIII 3

ГЛАВА XXXIX.. 4

ГЛАВА XL. 4

ГЛАВА XLI 5

ГЛАВА XLII 5

ГЛАВА XLIII 5

ГЛАВА XLIV.. 6

 

 

ГЛАВА XXXV

Каким опасностям подвергаются советующие первыми какое-нибудь решение, и тем большим опасностям, чем самое решение более выходит из обыкновенных правил

Было бы слишком долго и трудно разбирать здесь опасности, которым подвергаются люди, побуждающие к какому-нибудь новому предприятию, трудно направляемому и требующему содействия большего числа людей и особых усилий для доведения их до конца. Предоставляя себе разбор этого в более удобное время, я здесь буду только говорить об опасностях, которым подвергаются граждане или советники монарха, предлагая первыми какое-либо решение, так что на них одних падают все последствия возможных неудач. Люди, привыкнув судить о происшествиях по результатам, возлагают всю ответственность на советовавшего. Если дело удастся, то его, правда, будут хвалить, но эта награда далеко не уравновешивает роковых последствий, которым он подвергается. Султан Селим, прозванный Великим Турком, приготовлялся, как рассказывают возвратившиеся оттуда путешественники, к походу для завоевания Сирии и Египта; паша, управляющий от его имени на границе Персии, убеждал его выступить против Персии. Последовав этому совету, султан предпринял поход этот с многочисленной армией, но, вступив в обширные пустыни, где вода встречается чрезвычайно редко, он встретил те же препятствия, которые некогда были причиной гибели римских войск; доведенный до крайности, он хотя и разбил неприятеля, но потерял большую часть своей армии от чумы и голода. В гневе на советовавшего эту войну, он убил его. История представляет множество примеров граждан, отправленных в ссылку за то, что они посоветовали предприятие, кончившееся несчастливо. Несколько римских граждан стали во главе партии, хотевшей плебейского Консула; первый, получивший эту должность [в 367 г. до н.э.][1],

501

был разбит в первый же раз, как он предводительствовал войсками. Посоветовавшие это нововведение, без сомнения, были бы наказаны, если бы партия, введшая его, не была так сильна.

Люди, стоящие во главе советов республик или монархии, находятся, очевидно, в дурном положении: если они не подают совета полезного, по их мнению, республике или монарху, то не исполняют своей обязанности, если же подают совет, то рискуют потерять место и жизнь, так как люди так слепы, что совет в их глазах хорош или дурен только по своим последствиям. Размышляя о том, как можно избегнуть этой опасности и этого позора, я нахожу, что всего вернее принимать вещи спокойно, никогда не брать их слишком к сердцу, высказывать свое мнение без страсти, защищать его без заносчивости и скромно, так чтобы, если государство или монарх последовали этому совету, они это делали добровольно, а не были принуждены к этому вашими настояниями. Если вы держались этого действия, то было бы нелепо, чтобы монарх или народ сердились на вас за совет, с которым все были согласны. Опасность есть только там, где ваше мнение встретило много противоречивших, которые поспешат в случае неуспеха способствовать вашей гибели. Если при этом образе действия вы и не будете иметь славы, достающейся на долю людей, которые дают советы против мнения всех, когда этот совет увенчивается успехом, то все же вы извлечете две выгоды: во-первых, вам нечего бояться никакой опасности, а, во-вторых, если скромно поданный вами совет отброшен и принят другой, имевший несчастные следствия, то это по крайней мере очень возвысит вас. И хотя нельзя радоваться возвышению, совершающемуся в ущерб монарху или отечеству, но во всяком случае и пренебрегать этим нельзя.

Я не думаю, чтобы относительно этого можно было дать другой совет. Говорить советникам, чтобы они молчали и не высказывали своего мнения, — значит учить их быть бесполезными республике или монарху, чем они даже не избегли бы опасности, потому что их поведение

502

скоро сделается подозрительным и они могут тогда подвергнуться участи друзей Персея, царя Македонского. Разбитый Павлом Эмилием, во время бегства своего с небольшим числом друзей, он напомнил им все совершившиеся события. Один из них решился упрекнуть Персея в многочисленных ошибках, сделанных им и бывших причиной его несчастья. Персей обратился к нему. «Изменник, — сказал он, — разве можно было ждать, чтобы, когда я останусь без средств, ты стал говорить мне это?» И при этих словах он собственноручно убил его. Таким образом, этот придворный был наказан за то, что молчал, когда должен был говорить, и говорил, когда должен был молчать; он не сумел избежать опасности, которую думал избежать, не давая советов. Поэтому я думаю, что нужно только держаться того образа действий, который я указал.

ГЛАВА XXXVI

Почему о Французах говорили и говорят сейчас,

что они — мужчины до сражения и даже не женщины

после него

Храбрость Француза [галла], вызывавшего на берегах реки Анио храбрейших из Римлян, и его борьба с Титом Манлием напоминают, что Тит Ливий говорит несколько раз, что Французы [галлы] в начале битвы больше, чем мужчины, но во время сражения делаются меньше, чем женщины. Размышляя о причине, которая могла подать повод к этому мнению, обыкновенно приходят к убеждению, что это есть следствие их природного характера, и я думаю, что это справедливо. Но отсюда не следует неизбежно, чтобы этот природный характер, внушающий им вначале такое мужество, не мог быть так дисциплинирован, чтобы они сохраняли одинаковую храбрость во время всей битвы.

503

Чтобы доказать справедливость моих слов, я замечу, что есть три рода армий: в одних одинаково развиты мужество и порядок, составляющие истинный источник мужества. Таковы были римские армии, у которых, как видно из истории, было превосходное устройство, давно уже введенное военной дисциплиной. Действительно, в хорошо устроенной армии никто не должен ничего делать, что не было бы предписано заранее. Так, мы видим, что в римских войсках, которые могут в этом отношении служить образцом для всех других народов, так как они покорили мир, никто не ложился спать, не ел, не продавал, не покупал, не предпринимал никакого намерения как в военном отношении, так и в частных своих делах без позволения консула. Армии, действующие иначе, не могут быть названы настоящими армиями, и если они иногда и отличаются в битве, то это порывом, а не истинным мужеством. Но там, где самое мужество регулировано, солдат дает волю своему порыву, смотря по времени и обстоятельствам; никакое препятствие не может ни унизить его, ни лишить мужества, напротив, хороший порядок постоянно поддерживает его храбрость и мужество, еще более усиленные надеждой на победу, никогда не оставляющей его, пока сохранился еще порядок. Обратное случается с войсками, в которых есть только порыв, но нет порядка, каковы были Французы [галлы], порывы которых часто изменялись во время битвы. Если победа не давалась первым натиском, а так как этот порыв, на котором они основывали всю надежду, не был поддерживаем истинным мужеством и так как они не видели дальше ничего, на что они могли бы рассчитывать, то они и должны были быть побеждаемы, как только этот порыв охлаждался. Римляне, напротив, уверенные в хорошем устройстве своего войска, мало боялись опасностей, не сомневались в победе, но, твердые и непоколебимые, сражались в конце битвы с тем же мужеством, как и в начале, и, постоянно одушевляемые шумом оружия, бились все с большим увлечением. Тре-

504

тьего рода армии не имеют ни природной храбрости, ни случайной дисциплины, как, например, нынешние итальянские войска; они даже совершенно бесполезны и не имели бы понятия о том, что такое победа, если бы случай не заставлял их встречать войска, обращенные каким-нибудь неожиданным происшествием в бегство, и нет надобности приводить особых примеров, так как они постоянно доказывают свою трусость. Чтобы объяснить на основании Тита Ливия, каково должно быть хорошее войско и каково бывает дурное, я приведу слова Папирия Курсора, когда он хотел наказать Фабия, Начальника конницы: «Nemo hominum, nemo Deorum verecundiam habeat; non edicta imperatorum, non auspicia observentur: sine commeatu vagi milites in pacato, in hostico errent, immemores sacramenti, licentia sola se ubi velint exauctorent; infreguentia deserant signa; negue conveniatur ad edictum, nee discemantur interdiu nocte, aequo iniquo loco, iussu iniussu imperatoris pugnent; et non signa, non ordines servent; latrocinii modo, caeca et fortuita, pro solemn! et sacrata militia sit»[2]. По этому отрывку легко судить, есть ли в настоящее время войско важное и священное учреждение или случайное и слепое сборище; можно видеть, как много недостает, чтобы быть похожим на то, что называется армией, и как далеко оно не соединяет, подобно римлянам, дисциплину и мужество и даже не имеет, подобно французам [галлам], одного натиска.

505

ГЛАВА ХХХУИ

Нужно ли вступать до общего сражения в частные стычки и что надо делать, чтобы узнать нового неприятеля и вместе с тем избегнуть этих стычек

Во всех действиях людей, как я уже сказал, кроме трудностей успеха есть еще всегда рядом с добром и зло, так тесно с ним связанное, что невозможно пользоваться одним, не подвергаясь другому. Это доказывают все предприятия людей. Таким образом, добро достигается с трудом, разве только если счастье настолько благоприятствует вам, что превозмогает это обыкновенное и естественное неудобство.

Это мне напомнило рассказ Тита Ливия о борьбе Манлия Торквата с Французом [галлом], — рассказ, оканчивающийся следующими словами: «Tanti ea dimicatio ad universi belli eventum momenti rait, ut Gallorum exercitus, relictis trepide castris, in Tiburtem agrum, mox in Campaniam transierit»[3]. С одной стороны, я думаю, что искусный полководец должен главным образом избегать делать что-нибудь, что по своей ничтожности произвело бы дурное впечатление на армию; начинать битву, в которой не употреблять всех своих сил, а рисковать всем успехом, чрезвычайно опрометчиво, как я говорил выше, осуждая защиту ущелий и горных проходов.

С другой стороны, я полагаю, что осторожный военачальник, имея против себя нового неприятеля, пользующегося большой славой по своему мужеству, принужден, прежде чем вступить в решительное сражение, испытать своих солдат против неприятеля в легких стычках, чтобы солдаты, освоившись с этими опытами, потеряли страх, внушаемый им славой и репутацией храбрости неприяте-

506

ля. Это вещь чрезвычайно важная для полководца, потому что необходимо, можно сказать, действовать таким образом, иначе войска будут думать, что идут на верную гибель, если сначала не позаботились легкими стычками изгнать из их ума страх, который могла им внушить слава неприятеля.

Валерий Корвин был послан с войском Римлянами против Самнитов, новых врагов, с которыми они до того времени не мерились оружием. При этом Тит Ливий говорит, что Валерий вступал с Самнитами несколько раз в легкие стычки: «Ne eos novum bellum, ne novus hostis terreret»[4]. Но это значит подвергаться величайшей опасности, потому что, если ваши солдаты будут побеждены в этих битвах, их страх и трусость еще усиливаются, и это имеет следствия, совершенно обратные тому, чего вы желали, т.е., вместо того чтобы ободрить их, вы их еще более напугаете. Итак, это одна из тех мер, где зло очень близко к благу и даже так смешано с ним, что легко встретить одно, думая найти другое. Следовательно, искусный полководец должен особенно заботиться, чтобы не встретилось ничего, что могло бы лишить мужества его армию. Неудача сначала лишает солдат уверенности, поэтому начальник должен избегать всяких мелких битв и позволять их только тогда, когда он может иметь значительное преимущество и наверное надеется на победу; он не должен пытаться занимать проходы, где не может употребить в дело всю свою армию; он должен защищать только те крепости, взятие которых поведет за собой неминуемую гибель врага; что же касается защищаемых им, то он должен так распорядиться, чтобы с помощью их гарнизонов и своей армии он мог в случае осады располагать всеми своими силами, остальные же крепости он должен оставить без защиты. Действительно, когда оставляется уже безнадежно потерянная вещь и ваша армия еще не тронута, она не теряет ни своей военной репутации, ни

507

надежды на победу. Но когда неприятель отнимает у вас пункт, который вы хотели защищать, и когда все убеждены в этом, тогда к потере прибавляется новая невыгода и ничтожное событие лишает вас, как Французов [галлов], всего успеха на войне.

Филипп Македонский, отец Персея, воинственный монарх и пользовавшийся в свое время большой славой, во время войны с Римлянами оставил часть своих владений, которые он, по его мнению, не был в состоянии защищать, но предварительно разорил их. Он понял, что опаснее потерять свою репутацию, защищая бесполезно то, что он хотел бы сохранить, чем оставить это в добычу неприятелю, как ненужное. Римляне после поражения при Каннах, видя, что положение их так отчаянно, отказали в помощи почти всем подвластным им народам, советуя им только защищаться по возможности. Это гораздо лучше, чем взяться за защиту и потом не иметь возможности защитить, потому что в этом последнем случае теряются и друзья, и силы, а в первом только друзья. Но, возвращаясь к мелким стычкам, я должен заметить, что если начальник принужден прибегнуть к этой крайности по незнакомству с неприятелем, то он должен делать это, имея такие выгоды на своей стороне, чтобы нельзя было даже опасаться быть разбитым, или он должен держаться образа действия Мария, — и это самое благоразумное. Этот полководец должен был вести войну с Кимврами, диким народом, угрожавшим завоевать и разгромить всю Италию. Их варварство и многочисленность внушали везде ужас, усиливавшийся еще тем, что уже одна римская армия потерпела от них поражение. Марий, прежде чем вступить с ними в битву, считал нужным принять меры, чтобы уничтожить страх, внушаемый армии славой неприятеля, и, как опытный полководец, он несколько раз располагал свои войска на местах, где Кимвры должны были проходить со всем своим войском. Он хотел, чтобы его солдаты, защищенные своими окопами, могли видеть их и привыкнуть к виду неприятеля, и при виде беспорядочной толпы, затрудняемой в своих движениях большим

508

обозом, обвешанной бесполезным оружием, частью же совсем невооруженной, они ободрились и сами желали битвы. Этот образ действия, в котором выказалось все искусство Мария, должен быть для всех полезным примером, которому должно стараться следовать, если не хотят впасть в указанные выше опасности и не быть принужденными подражать Французам [галлам], «qui ob rem parvi ponderis trepidi in Tiburtem agrum et in Campaniam transierunt»[5]. Так как я говорил в этой главе о Валерии Корвине, то в следующей я приведу его слова, чтобы показать, какие качества должен иметь полководец.

ГЛАВА XXXVIII

Какие качества необходимы полководцу, чтобы внушить доверие своим воинам

Как мы только что сказали, Валерий Корвин предводительствовал армией, назначенной для сопротивления Самнитам — новым врагам римского Народа. Чтобы увеличить доверие своих войск и познакомить их с врагами, он начал делать легкие стычки, но эти попытки казались ему недостаточны, он сказал им перед сражением речь, которой старался доказать, до какой степени неопасен им подобный неприятель, и выставлял им на вид их собственное мужество и мужество, которым обладал он сам. Слова, которые приписывает ему Тит Ливий, могут служить указанием на те достоинства, которые необходимы полководцу, чтобы приобрести доверие своих войск: «Turn etiam intueri, cuius ductu auspicioque ineunda pugna sit: utrum qui audiendus dumtaxat magnifcus adhortator sit, verbis tantum ferox, operum militarium expers; an qui et ipse tela tractare, procedere ante signa, versari media in mole pugnae sciat. Facta

509

mea, non dicta vos, milites, sequi volo, nee disciplinam modo, sed exemplum etiam a me petere, qui hac dextra mini tres consulatus summamque laudem peperi»[6]. Если хорошо обдумать эти слова, они укажут, какими качествами должен обладать всякий, кто захочет хорошо выполнить достоинство полководца; тот же, кто не будет иметь их, со временем увидит, что это достоинство, достигнутое им посредством удачи или честолюбия, лишит его репутации, а никак не составит ему ее, потому что не звания украшают людей, а люди украшают звания. Из того, что я сказал в начале этой главы, нужно вывести еще одно следствие: это то, что, если самые знаменитые полководцы употребляли необыкновенные средства, чтобы подкрепить мужество армии, состоящей из старых воинов, готовых сражаться с неопытными врагами, тем более должны употреблять их предводительствующие новой армией, которая никогда не стояла лицом к лицу с неприятелем. Если неопытный неприятель может внушить ужас старым воинам, как же не внушить его новой армии какому бы то ни было неприятелю? Однако мы видим, что опытные полководцы часто искрусно превозмогали все эти трудности, таковы, например, Римлянин [Семпроний] Гракх и Фивянин Эпаминонд, о которых я уже сказал, что они с новыми войсками сумели победить ветеранов, давно привыкших к сражениям.

Средства, которые они употребляли, заключались в

510

том, что они упражняли свои войска в течение нескольких месяцев в ложных сражениях, приучали их к повиновению и к дисциплине и тогда с уверенностью употребляли их в настоящих сражениях. Таким образом, военный человек никогда не должен отчаиваться создать хорошую армию, если у него нет недостатка в людях; государь же, нуждающийся в воинах, несмотря на то что его государство очень заселено, должен пенять только на свою слабость и на свою неопытность, а не на человеческую подлость.

ГЛАВА XXXIX

Полководец должен знать страну, где он ведет войну

Между знаниями, нужными для предводителя армии, одно из самых нужных есть знание местоположений и стран, потому что без этого знания, общего и частного, нельзя составить никакого хорошего военного предприятия. Хотя все науки требуют продолжительного упражнения, чтобы знать их в совершенстве, но та, о которой идет речь, требует этого более, чем все другие. Это упражнение или, лучше, это особенное знание местности приобретается охотою лучше, чем всяким другим упражнением. Таким образом, древние историки говорят, что герои, которые управляли в их время миром, проводили свою жизнь в лесу и на охоте, потому что такое упражнение кроме особенного знания местности дает бесконечное множество знаний, необходимых в войне.

Ксенофонт в «Киропедии» говорит, что Кир, выступая в поход для войны с царем Армении, напомнил своим полководцам, дав предварительно каждому из них свои инструкции, что их предприятие не что иное, как одна из тех охот, которые они так часто вместе делали. Он напомнил тем, которых посылал в засады на горы,

511

что они походят на тех охотников, которые отправляются расставлять сети на высоких местах, а тем, которым надо было проходить долину, — что они походят на охотников, преследующих животное, чтобы заставлять бежать его и попасть в сети.

Я привожу этот пример, чтобы показать, что сам Ксенофонт находит, что охота есть изображение войны. Поэтому великие мира не могут предаваться более достойному и полезному упражнению. Кроме того, ничто не может дать столь подробного знания страны: посредством охоты тот, кто ее устраивает, узнает до малейшей подробности страну, где он производит ее. Когда хорошо изучена какая-нибудь страна, то уже легко составлять себе понятия о новых странах, так как каждая страна и каждая местность в частностях имеют сходства, вследствие чего знающие одну легко приобретают знание другой. Тот, у кого нет подробного знания какой-нибудь страны, достигает только с большим трудом, продолжительным изучением, если он только когда-нибудь достигает, знакомства с новой страной. Имеющий же навык, напротив, видит с первого взгляда, как расстилается равнина, как поднимается гора, где открывается долина и тысячу других подобных подробностей, относительно которых он в прошедшем приобрел прочное знание. Тит Ливий доставляет мне пример, поддерживающий мое утверждение. Публий Деций был военным Трибуном в армии, которую второй Консул Корнелий вел против Самнитов. Консул взошел в ущелье, где Римляне могли бы легко быть окружены Самнитами; Деций увидел столь большую опасность и, обратясь к Консулу, сказал ему: «Vides tu, Aule Cornell, cacumen illud supra hostem? arx ilia est spei salutisque nostrae, si earn (quoniam coeci reliquere Samnites) impigre capimus»[7]. Прежде чем

512

привести эту речь Деция, Тит Ливий сказал уже сам: «Publius Decius tribunus militum conspicit unum editum in saltu collem, imminentem hostium castris, aditu arduum impedito agmini, expeditis baud difficilem»[8]. Действительно, Консул, послав его с тремя тысячами воинов, чтобы овладеть этой возвышенностью, спас таким образом римскую армию, но при приближении ночи, желая в свою очередь спастись и спасти своих, он сказал своим воинам такую речь: «Ite mecum, ut dum lucis aliquid superest, quibus locis hostes praesidia ponant, qua pateat hinc exitus, exploremus. Haec omnia sagulo militari amictus ne ducem circumire hostes notarent, perlustravit»[9]. Если проследить внимательно этот рассказ, то можно увидеть, до какой степени полезно и необходимо, чтобы полководец знал характер страны. Действительно, если бы Деций не знал местности, он бы не мог знать, как важно было для Римлян овладеть этой возвышенностью, и судить издали, доступна она или нет; когда же он достиг вершины ее и решился удалиться, чтобы соединиться с Консулом, окруженный врагами, как он был, он не мог бы исследовать издалека открытые ему дороги и те, которые были заняты неприятелем. Деций обладал, таким образом, столь превосходным знанием местоположения, что оно доставило ему возможность, овладев горой, спасти римскую армию и, сверх того, спасти самого себя и всех бывших с ним от неприятеля, несмотря на то что они были окружены со всех сторон.

ГЛАВА XL

Употреблять хитрость в военном деле есть достославный поступок

Хотя употреблять обман в жизни было бы отвратительно, тем не менее в войне этот поступок становится похвальным и достославным, и тот, кто побеждает неприятеля посредством этого, заслуживает такую же похвалу, как тот, который побеждает оружием. Подобное суждение высказывают те, которые писали историю великих людей: они хвалят Ганнибала и всех полководцев, которые отличились подобным образом действий. Примеры этого слишком многочисленны, чтобы мне нужно было приводить их. Я только замечу, что не считаю достохвальной хитростью ту, которая заставляет нас нарушать данное обещание или заключенный договор, потому что хотя она и доставляла иногда завоевание государства или короны, как я говорил выше, но она никогда не доставляла славы; я говорю лишь об обманах, употребляемых относительно неприятеля, в отношении которого вы не обязаны обещанием, и заключающихся только в военных действиях. Таков обман Ганнибала, когда, подойдя к Тразименскому озеру, он сделал вид, что обращается в бегство, чтобы окружить консула и армию Римлян, и когда, чтобы избежать Фабия Максима, он прикрепил к рогам стада быков горящие головни.

Подобную же хитрость употребил Понтий, военачальник Самнитов, чтобы запереть Римлян в Кавдинском ущелье. Спрятав свою армию на склонах горы, он послал нескольких воинов, переодетых пастухами, пасти'В долине многочисленные стада. Римляне, овладев ими, спросили, где находится самнитская армия; все пленные, согласно инструкциям Понтия, единогласно отвечали, что она занята осадой Нуцерии. Это сообщение, которому Консулы легко поверили, было причиной, что они смело отправились в Кавдинское ущелье, но едва взошли они туда, как вдруг увидели себя окруженными Самнитами.

514

Эта победа, выигранная посредством хитрости, была бы еще славнее для Понтия, если бы он захотел послушаться советов своего отца, который уговаривал его или свободно выпустить Римлян, или перебить их всех и не останавливаться на одной из полумер, которые никогда не создадут друзей и не уничтожат врагов: «Quae neque amicos parat, neque inimicos tollit»[10] — и которые, как я уже сказал в другом месте, были всегда опасны в делах государства.

ГЛАВА XLI

Отечество должно защищаться или позором, или славой, и в том и в другом случае оно хорошо защищено

Консул и армия Римлян были окружены, как я только что сказал, Самнитами, которые предложили им самые позорные условия, между прочим заставив их пройти под «ярмом» и, обезоружив, отправить в Рим. Подобные предложения поразили Консулов удивлением и привели в отчаяние армию, но Луций Лентул выразил то, что он думает: нельзя отвергнуть участи, с которой связано спасение отечества, так как существование Рима зависело от этой армии; следовательно, нужно было спасти ее во что бы то ни стало; отечество всегда хорошо защищать, каким бы образом ни защищать его, славой ли, позором ли; избавив армию от гибели, Рим всегда будет иметь время смыть свой позор, но если не спасти ее, то, несмотря на славную смерть, Рим и свобода погибнут навсегда. Совет Лентула был принят. Этот случай заслуживает внимания и достоин служить правилом всем гражданам, которые были бы призваны подать совет отечеству. Всегда, когда приходится обсуждать вопрос, от которого единственно зависит спасение государства, не следует останавливаться ни перед каким соображением справедливости или не-

515

справедливости, человечности или жестокости, славы или позора, но, отбросив всякие соображения, решиться на то, что спасает и поддерживает свободу. Французы всегда держались подобного правила и в действиях и в речах, чтобы отстаивать величие короля и могущество королевства: они не могут равнодушно слышать, что подобное действие позорно для короля. Король, говорят они, не может подвергнуться позору, как бы ни поступал он в удаче и неудаче, потому что, победитель ли он или побежденный, решения его все-таки решения короля.

ГЛАВА XLII

Не следует исполнять обещания, вырванные силой

После всех претерпенных оскорблений обезоруженная армия вернулась в Рим со своими Консулами. Консул Спурий Постумий[11] решил первый в Сенате, что не должно соблюдать мира, заключенного в Кавдии, сказав, что этот договор ничем не связывал римлян, что он обязателен только для него и для тех, которые поклялись в соблюдении мира, и что, следовательно, если народ пожелает отделаться от всяких обязательств, то ему стоит только выдать Самнитам его самого и всех тех, которые принимали участие в этом договоре. Он так настойчиво поддерживал свое предложение, что Сенат принял его и послал консула и его сотоварищей в Самний, где они объявили Самнитам, что мир этот недействителен. Счастье так благоприятствовало в этом деле Постумию, что Самниты отпустили его, и, возвратясь в Рим, он приобрел в глазах Римлян своим поражением более славы, чем Понтий среди Самнитов своей победой. Здесь нужно заметить две вещи: во-первых, что слава приобретается посредством всевозможных поступков, и хотя победа дает

516

ее всегда, но ее также можно найти и в поражении — или доказав, что вас нельзя обвинить в ошибке, или поспешив смыть позор каким-нибудь поступком, блистающим храбростью; во-вторых, что не может быть позорно не соблюдать обещаний, предписанных силой; вызванные силой обещания, если они касаются общественных дел, будут всегда нарушаться, не позоря того, кто их нарушает, лишь только прекратится сила, сдерживавшая их. Древняя история полна подобными примерами, и в наше время мы постоянно видим их. Между государями не только не соблюдаются обещания, вынужденные силой, когда эта сила прекращается, но они не соблюдают и других обещаний, если вызвавшая их причина перестает в свою очередь существовать. Я подробно разобрал в трактате «Государь»[12], похвально ли такое поведение или нет и должен ли государь считать себя связанным подобными договорами или нет, поэтому я не буду более говорить об этом.

ГЛАВА XLIII

Люди, рожденные в одной и тон же стране, сохраняют почти всегда одинаковый характер

Умные люди не случайно и не без основания имеют привычку говорить: чтобы знать, что должно случиться, достаточно проследить, что было, потому что все происшествия мира имеют всегда соответствующие отношения с теми, которые уже прошли. Это происходит оттого, что все человеческие дела делаются людьми, которые имели и всегда будут иметь одни и те же страсти, и поэтому они неизбежно должны давать одинаковые результаты. Правда, что действия их бывают более громки то в одной стране, то в другой, но это зависит от воспитания, из которо-

517

го черпали эти народы свой образ жизни. Тогда еще легко узнавать будущее по прошедшему, когда в каком-нибудь народе долго царствуют одни и те же нравы: или постоянная скупость, или постоянное коварство, или какой-нибудь подобный порок, или добродетель. Кто прочтет происшествия, бывшие в нашем городе, Флоренции, и проследит также те, которые произошли в последнее время, увидит, что французы и немцы выказывали себя во всех случаях полными скупости, гордости, жестокости и вероломства, потому что наша республика почти постоянно была с их стороны жертвой этих четырех недостатков. Что касается вероломства, то кто не знает, сколько раз давались деньги королю Карлу VIII, который обещал возвратить цитадели Пизы, но никогда не возвращал их, чем государь этот выказал недостаток честности и свою чрезмерную жадность. Но оставим столь недавние примеры. Всякий может знать, что случилось в войне, которую флорентийский народ предпринял против Висконти, герцога Миланского. Флоренция, лишенная всяких других средств, составила проект призвать императора в Италию и убедить его восстать на Ломбардию всей своей репутацией и всеми силами. Император обещал явиться с значительной армией, объявить войну Висконти и защищать Флоренцию от могущества этих герцогов, с условием что ему будет выдано сто тысяч дукатов на поход и еще сто тысяч, когда он придет в Италию. Флорентийцы приняли эти условия, заплатили ему первую сумму, а вскоре и вторую, но едва достиг он Вероны, как вернулся назад, ничего не сделав для них, оправдывая свое поведение тем, что Флорентийцы не соблюли всех условий заключенного с ним трактата. Если бы Флоренция не была принуждена необходимостью и ослеплена страстями и вспомнила бы о поведении в древности варваров, она не дала бы обмануть себя ни в этом деле, ни в тысяче других; она увидела бы, что соседи ее всегда были таковы, что они вели себя одинаково всюду, куда их призывали; она увидела бы, что они поступили так же относительно древних Тосканцев, которые, притесняемые Римлянами,

518

несколько раз обращавшими их в бегство и разбивавшими их, и видя, что их силы недостаточны для сопротивления этому народу, уговорились с Французами [галлами], занимавшими тогда эту часть Италии, по ту сторону Альп, заплатить им значительную сумму, с условием чтобы они, соединив свои силы с их силами, отправились против Римлян. Французы [галлы] взяли деньги, но отказались взять оружие в пользу Тосканцев, говоря, что они получили их не за то, чтобы воевать с их врагами, но чтобы воздержаться от грабежа тосканских земель. Таким-то образом жадность и вероломство Французов [галлов] лишили Тосканцев в одно и то же время и денег и помощи, которые они думали приобрести этим средством. Пример древних Тосканцев и Флорентийцев нашего времени показывает, что Французы всегда держались одних и тех же правил, и по этому можно судить о доверии, которое они должны внушать государям.

ГЛАВА XLIV

Силой и смелостью часто успевают в том, чего никогда не достигли бы обыкновенными средствами

Самниты, атакованные римской армией, не могли оставаться в поле и устоять против Римлян и решились поэтому поставить сильные гарнизоны во все города Сам-ния и перейти со всей своей армией в Тоскану, которая находилась тогда в перемирии с Римлянами, чтобы посмотреть, не побудит ли Тоскану их переход и присутствие их армии взяться за оружие, в чем они отказали их послам. В речи, с которой Самниты обратились к Тосканцам, чтобы лучше объяснить им причины, побудившие их взяться за оружие, они употребили следующие замечательные выражения: «Rebellasse, quod pax servientibus gravior, quam liberis bellum esset»[13]. Таким образом, частью

519

убеждением, частью присутствием своей армии они побудили их взяться за оружие. Из этого факта следует вывести заключение, что, если один государь желает получить что-нибудь от другого, он должен, если обстоятельства позволяют то, не давать ему времени обдумывать — и поступить таким образом, чтобы он сам почувствовал необходимость быстрого решения; всегда случается, что тот, которого просят, видит, что его отказ или замедление могут вызвать против него внезапное и опасное неудовольствие.

Мы видели в наше время поражающий пример такого поведения между папой Юлием и Французами и между монсеньером де Фуа, предводителем армий Французского короля, и маркизом Мантуанским. Папа Юлий II имел намерение изгнать Бентивольи из Болоньи: рассудив, что французское войско может быть ему полезно и что Венецианцы останутся нейтральны, он обратился с просьбой к тем и к другим, но, получив лишь уклончивые и неясные ответы, он решился склонить их к своим намерениям, не дав им времени на обсуждение. Он оставил внезапно Рим со всем войском, которое мог собрать, подошел к Болонье и велел сказать Венецианцам, чтобы они сохраняли нейтралитет, а Французскому королю — чтобы он предоставил ему свои войска, так что обе эти державы, побуждаемые недостатком времени и видя, что папа будет явно негодовать, если они отложат или откажут, уступили его желаниям: король послал ему помощь, а Венецианцы остались нейтральны.

Монсеньор де Фуа находился еще в Болонье со своей армией, когда узнал о бунте Бреши. Ему представлялось два пути, чтобы идти завоевывать этот город: один, вдоль владений короля, был длинен и утомителен; другой, более короткий, проходил через мантуанские земли; приходилось не только проходить через них, но и пробираться высокими дорогами между болотами и озерами, которые маркиз охранял крепостями и другими средствами защиты. Гастон решился выбрать ближайший путь и, не желая быть задержанным никаким препятствием и неизвест-

520

ностью относительно маркиза, отправился этим путем и послал сказать маркизу, чтобы тот прислал ему ключи к проходу. Этот последний, растерявшийся от такого внезапного решения, сейчас же прислал ему их; он никогда не сделал бы этого, если бы Гастон де Фуа действовал менее энергично и менее быстро, потому что маркиз был союзником Папы и Венецианцев, его сын был даже заложником у папы — и этих поводов было достаточно для отказа. Но, удивленный столь внезапным решением, он по причинам, которые мы изложили выше, вынужден был уступить. Вот каким образом действовали Тосканцы [этруски] с Самнитами, когда эти последние присутствием своей армии заставили решиться их взяться за оружие, от чего они прежде отказались.

 

Предыдущий | Оглавление | Следующий