|
Сегодня |
||
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ УЧЕБНИК |
||
Предыдущий | Оглавление | Следующий
Б течение двух лет после разрыва с Великобританией в мае
1927 года, после падения китайского революционного правительства и прекращения
советского участия в делах Китая во внешней политике Советского Союза наступило
затишье. Москва несколько раз делала попытки наладить отношения с
правительством Великобритании, но встречала враждебный отпор. Переговоры с
Францией о долгах и кредитах были прерваны, а французское правительство, хотя и
не прекратило дипломатических отношений с Советским Союзом, нашло предлог,
чтобы потребовать отзыва советского посла Раковского. Отношения с Германией на
некоторое время также ухудшились, поскольку она подписала Локарнские договоры и
вошла в состав Лиги Наций; вспышки неприязни время от времени осложняли
неровное течение советско-германских отношений. Но, поскольку в их основе
лежали тайные военные договоры, поскольку Германия стремилась избежать
исключительно западной ориентации, поскольку обе страны были враждебно
настроены к Польше, отношения между СССР и Германией продолжали оставаться
более тесными и более плодотворными, чем со всеми другими странами. Отношения с
Польшей постоянно ухудшались с тех пор, как в мае 1926 года Пилсудский совершил
переворот: Советы боялись, что Пилсудский станет послушным исполнителем
антисоветских замыслов западных держав; затем они еще более осложнились
настойчивой, хотя и безуспешной, попыткой Польши сколотить и возглавить союз с
другими западными соседями СССР – Финляндией, Прибалтийскими государствами и
Румынией. Непростые отношения сложились и с Японией – и потому, что Япония вела
непонятную игру в Китае, и потому, что она через своего став-
186
ленника китайского военачальника Чжан Цзолиня ревностно
осуществляла контроль над Маньчжурией.
Как ни странно, самым важным для советской дипломатии в то
время было участие в международной жизни в Женеве. До этого отношения Советов с
Лигой Наций ограничивались слабой связью с ее организацией по здравоохранению.
Лига Наций всегда осуждалась в Москве как неотъемлемая часть и детище
грабительского Версальского мира, заключенного в 1919 году, и как ширма для военных
приготовлений входящих в нее союзных стран. Лигу Наций предавали анафеме, но
теперь, когда в нее вошла и Германия, нельзя было стоять в стороне от
международных событий, иначе СССР остался бы в одиночестве. В мае 1927 года в
Женеву на международную экономическую конференцию впервые прибыла
представительная советская делегация. Советская делегация принимала активное
участие и в пленарных заседаниях, и в работе комиссий. Она бичевала пороки
капитализма и защищала монополию внешней торговли, но призывала к "мирному
сосуществованию двух экономических систем". Несмотря на отсутствие
конкретных результатов, у обеих сторон сложилось впечатление, что установлены
контакты, которые в дальнейшем можно будет развивать.
Гораздо больше шума наделало появление в Женеве спустя
полгода советской делегации во главе с Литвиновым, заместителем наркома по
иностранным делам, которая прибыла для участия в сессии подготовительной
комиссии по разоружению. Литвинов приковал к себе всеобщее внимание, выдвинув
предложение о полном и всеобщем запрещении всех видов военно-морских и
военно-воздушных вооружений. Это был сенсационный шаг, вызвавший всеобщее
смятение. Комиссия поспешила отложить дискуссию до следующей сессии, которая
должна была состояться в марте 1928 года. На ней неутомимый Литвинов выступил с
переработанным предложением поэтапного разоружения. Когда рассмотрение и этого
предложения было отложено, он представил альтернативный проект ограничения
вооружений, менее утопичный, чем два предшествующих, который шел гораздо дальше
того, о чем помышляли западные державы. К проекту с некоторым сочувствием
отнеслась лишь Германия, чьи вооруженные силы были жестко ограничены
Версальским договором, а также Турция, только недавно вошедшая в состав
комиссии. Такое развитие событий привело в замешательство больший-
187
ство делегатов, которые видели выход только в том, чтобы
продолжать откладывать рассмотрение этих вопросов. С другой стороны, СССР и Литвинов
как его представитель приобрели значительную популярность в радикально
настроенных кругах западных стран, которые были заинтересованы в разоружении и
недовольны бесплодной работой комиссии.
Следующий важный шаг в отношениях Советов с Западом был сделан
летом 1928 года. Государственный секретарь США Келлог предложил подписать
международный пакт, осуждающий войну "как средство национальной
политики". Советский Союз не входил в число 15 стран, которые
первоначально были приглашены принять участие в подписании пакта. Но когда 27
августа 1928 г., в день его подписания, СССР в числе других стран, не
принимавших участия в подписании пакта, получил предложение присоединиться к
нему, оно было немедленно и благосклонно принято. Более того, когда ратификация
пакта западными державами была отложена, Советский Союз выступил с
предложением, адресованным своим непосредственным соседям, подписать протокол о
досрочном введении в действие "пакта Келлога". Этот протокол был с
большой помпой подписан в Москве 9 февраля 1929 г. СССР, Польшей, Латвией,
Эстонией и Румынией, позднее к нему присоединились Литва, Турция и Иран.
Во всех этих маневрах явственно проступает почерк Литвинова.
Литвинов теперь фактически заменил Чичерина на посту народного комиссара по
иностранным делам, хотя официально занял этот пост только в 1930 году. Чичерин,
эксцентричный отпрыск старинного рода, вступивший в партию, в свое время
завоевал доверие Ленина. Но между ним и Сталиным существовала сильная взаимная
неприязнь. Сталин предпочитал Литвинова с его более жестким и решительным
характером. В 1928 году Чичерин, который был к тому времени серьезно болен,
удалился от дел. Эта перемена имела важное значение, потому что Чичерин не
доверял западным странам, особенно Великобритании, откуда его с позором
выдворили в 1918 году, и чувствовал себя уютно только в Германии. Литвинов же
провел в Англии много лет, свободно говорил по-английски и был женат на
англичанке. В течение нескольких лет Литвинов небезуспешно трудился, насколько
это позволяли жесткие рамки советской политики, над тем, чтобы сблизить
Советский Союз с западным миром.
188
Еще со времен всеобщей забастовки 1926 года из-за нелестных
высказываний известных политических деятелей Великобритании в Москве сложилось
представление о Великобритании как о самом непримиримом враге СССР. Отношение
правительства консерваторов к Советам в этот период основывалось на глубоком
недоверии и желании как можно меньше иметь с Москвой дел. Однако к концу 1928
года оказалось, что такая враждебная политика не приносит никаких результатов,
и постепенно наступило потепление. В то время как Америка и Германия начинали
уже обгонять Великобританию по уровню современной индустриальной технологии,
Великобритания к тому же теряла свои рынки в СССР, что было для нее катастрофой,
причину которой видели в разрыве отношений между двумя государствами. В конце
марта 1929 года группа из 80 английских бизнесменов отправилась с визитом в
Москву. Они получили теплый прием и несколько заказов. В Великобритании
близились выборы. И консерваторы, и либералы включили в свою избирательную
платформу пункт о возобновлении отношений с Советами. Самой сильной оказалась
лейбористская партия. Она сформировала правительство, которое и выполнило ее
наказ. После некоторого промедления к концу года отношения между двумя странами
были полностью восстановлены. Но примирение это было весьма поверхностным, оно
не сняло подспудного напряжения в отношениях между СССР и западным миром.
Отношения с Соединенными Штатами были двусмысленными и весьма
специфическими. Советские лидеры понимали, что США быстро вытесняют
Великобританию с позиций крупнейшей капиталистической державы; некоторые
полагали, что это приведет к возникновению острой неприязни между двумя
англоязычными странами. Однако, несмотря на враждебность, которую единодушно
проявляли к СССР и американское правительство, и Американская федерация труда,
и американская пресса, реакция в Москве была на удивление спокойной, в ее
отношении к США сквозили восхищение и зависть к достижениям американской
промышленности. Соединенные Штаты были самой передовой страной мира в области
индустриальной техники, массового производства и стандартизации; СССР стремился
к созданию крупных производственных единиц, что уже было достигнуто в США, в
этом смысле американский путь развития очень импони-
189
ровал Советам, это сближало СССР с Америкой, как ни с одной
другой страной. Опора на американскую технику и оборудование – важный фактор
советской политики индустриализации. Начиная с 1927 года Соединенные Штаты
стали соперничать с Германией как с главным поставщиком в СССР промышленных
товаров.
Еще более примечательным было широкое использование в СССР
американских инженеров. В Советском Союзе с самого начала возникла проблема
обеспечения заводов и шахт квалифицированными инженерами и техниками. Многих из
тех, кто выполнял эти функции до революции, уже не было. Лояльность оставшихся
была сомнительной. Подготовить им замену фактически не было возможности. В
первые годы советской власти в советской промышленности работало много
инженеров из Германии. Но с принятием первого пятилетнего плана и по мере
развития советской промышленности возникла потребность в более
квалифицированных кадрах, и этот пробел в основном стал заполняться
американскими инженерами. Днепрострой – лишь один из нескольких крупных
строительных проектов, спланированных и осуществленных американскими главными
инженерами, которые привезли свой рабочий персонал. Советские власти ограждали
их от возможных взрывов ревности со стороны русских коллег и доверяли умению и
лояльности американцев гораздо больше, чем старорежимным русским инженерам. К
1929 году в СССР работало несколько тысяч высококвалифицированных американских
инженеров. Считалось, что этого количества явно недостаточно, и предполагалось
пригласить еще больше американцев. Враждебность официальных кругов США к Москве
не таяла, однако в области промышленности и коммерции в отношениях между двумя
странами были достигнуты серьезные успехи.
Деятельность Коминтерна, которую направляли во всех серьезных
вопросах те же самые люди, что руководили советской политикой в целом, отражала
трудности и двусмысленность внешней политики Советского Союза того периода. В
1927 году в директивах Коминтерна все еще с успехом фигурировал "единый
фронт", то есть сотрудничество коммунистов с другими левыми партиями и группировками
в капиталистических странах. Но в это время с позором потерпели неудачу два
самых широко известных экспе-
190
римента в области тактики единого фронта – союз
Коммунистической партии Китая с Гоминьданом и Англо-русский комитет
профсоюзного единства (см. с. 105, 109). Бывшие партнеры, с которыми в рамках
этих экспериментов искали сотрудничества, теперь были объявлены предателями, и
от идеи единого фронта в прежнем значении молчаливо отказались. Раскол
произошел в момент резкого ухудшения отношений СССР с западными державами,
когда советские лидеры очень боялись, что начнется война; поворот Коминтерна
влево был, по-видимому, естественным результатом отказа советской дипломатии от
тактики примиренчества, а также результатом того, как складывались отношения
коммунистических партий с другими левыми партиями капиталистических стран. То,
что Сталин, разбив объединенную оппозицию, теперь во внутренних делах страны
занял более левую позицию и собирался качать атаку на Бухарина и правых
уклонистов, было всего лишь совпадением, которое хорошо укладывалось в общую
картину.
Начиная с 1928 года в деятельности Коминтерна четко
прослеживалась новая линия. Официальные признания того, что капиталистические
страны достигли стабилизации, пусть "временной",
"относительной" и "нестабильной", звучали все реже, но
недоброжелательнее. Классовый антагонизм усугублялся, "класс против
класса" – лозунг того периода. Появилась новая концепция единого фронта:
теперь это понятие подразумевало сотрудничество рядовых членов социалистических
и социал-демократических партий с целью сбросить морально разложившихся
лидеров, предающих их интересы. На VI конгрессе Коминтерна, который собрался в июле 1928 года, – это
был первый конгресс за четыре года и самый длинный из всех предыдущих – были
выделены три важных этапа в истории Коминтерна. Первый, 1917 – 1921 годы, –
время острой революционной борьбы; второй, 1921 – 1927 годы, – возрождение
капитализма. В третьем периоде, выделенном конгрессом, растущие противоречия
капитализма свидетельствовали о его неминуемом грядущем крахе, что откроет
новые перспективы развития революции. Злейшим врагом коммунизма были теперь
занявшие выжидательную позицию социал-демократы. Немецкие делегаты без обиняков
называли их "социал-фашистами", в резолюции конгресса отмечалось, что
в их программе есть кое-что от фашистской идеологии; новая программа
191
Коминтерна, принятая на конгрессе, заклеймила
социал-демократию и фашизм как близких по духу агентов буржуазии. Пока шел
конгресс, Литвинов осторожно подталкивал советское правительство принять
решение по "пакту Келлога", о котором было объявлено еще до
завершения конгресса. Ни один делегат конгресса от ВКП(б) не упомянул об этом
пакте. Но ряд других партий, а также коммунистическая пресса Запада набросились
на него – пакт, по их словам, лицемерно скрывает империалистическую агрессию; в
резолюции конгресса, без упоминания "пакта Келлога", была ироническая
реплика об "отмене войн" как примере "официального пацифизма, которым
капиталистические правительства маскируют свои маневры". Совершенно явные
расхождения между политикой правительства СССР и политикой Коминтерна
объяснялись, вероятно, неопределенностью, различиями взглядов советских
лидеров, которые так и не пришли к единому мнению. Но так или иначе, две
политические линии развивались бок о бок: Наркоминдел и Коминтерн делали свое
дело параллельно, не мешая друг другу.
В том, что в 1928 году был провозглашен "третий
этап", падение Бухарина играло второстепенную роль. Его ссора со Сталиным
касалась в основном экономических вопросов. Но его пребывание на официальном
посту в Коминтерне ассоциировалось с примиренческой политикой единого фронта;
поэтому после падения Бухарина линия резко повернула в противоположном направлении.
Основным капиталистическим странам был поставлен диагноз "объективной
революционной ситуации"; это было сделано до того, как начало мирового
экономического кризиса могло дать хоть какие-то основания для подобного
утверждения. Революционная классовая война была главной задачей всех
коммунистических партий. Термин "социал-фашисты", придуманный в
Германии, теперь применялся ко всем "реформистским" левым партиям;
искать с ними компромисса или поддерживать их означало быть обвиненным в оппортунизме
и правом уклоне. Эти указания привели в смущение коммунистические партии
Западной Европы. В Англии и Франции они не помешали, однако, некоторым
коммунистам выступить на выборах с поддержкой кандидатов от лейбористской и
социалистической партий. В Германии этим указаниям следовали наиболее рьяно, и
именно там они вызвали самые катастрофические последствия. Поддержка немецкими
социал-демократами.
192
Локарнских договоров и западной ориентации в политике
Германии вызвала непримиримую враждебность к ним и Советского Союза., и
Коминтерна. Раскол между германскими коммунистами и социал-демократами
углублялся, в дальнейшем он оказался настолько серьезным, что они не смогли его
преодолеть даже перед неминуемой опасностью захвата власти Гитлером.
Разрыв отношений с другими левыми партиями нанес
сокрушительный удар по практике организации интернациональных фронтов, в
которых левые прокоммунистические партии приглашались сотрудничать с
коммунистами в вопросах, представляющих общий интерес для всех (см. с. 101).
Мюнценберг, активный и неутомимый немецкий коммунист, который был инициатором и
руководителем всех этих совместных начинаний, счел необходимым выступить на VI конгрессе Коминтерна с
заявлением о том, что такого рода деятельность не имеет ничего общего с
оппортунистической политикой или правым уклоном. Но это трудно было совместить
с теми разнузданными обвинениями в адрес социал-демократов, которые стали
обычными для коммунистических партий. Все, кроме следования линии Коминтерна,
было неприемлемым. В этой новой атмосфере захирела даже некогда пользующаяся
большой популярностью Лига против империализма, и оказалось просто невозможным
вдохнуть в нее тот живой энтузиазм, который бурлил при ее создании в 1927 году.
Когда два года спустя во Франкфурте собрался второй (и последний) конгресс этой
лиги, там уже полностью хозяйничала советская делегация, и те, кто сочувствовал
ей, но не сочувствовал коммунистам, либо не появились на конгрессе, либо
постепенно отошли в сторону. Международная Лига друзей Советской России,
основанная в Москве в ноябре 1927 года во время празднования 10-й годовщины
победы революции, тоже долго не просуществовала, хотя в Англии она продержалась
дольше, чем в других странах. Последним из непартийных мероприятий, проведенных
под эгидой Коминтерна, был конгресс антифашистов (Берлин, март 1929 г.).
Непосредственным следствием новой линии Коминтерна было
ужесточение дисциплины в коммунистических партиях. Начиная с 1924 года, когда
большевизация зарубежных партий была провозглашена целью Коминтерна, он время
от времени пытался повлиять на выбор лидеров этих партий.
193
После 1928 года вмешательство Коминтерна стало прямым и
постоянным. Осенью того же года ЦК Коммунистической партии Германии после
финансового скандала принял решение сместить своего лидера Тельмана, который
был обязан политической карьерой в основном поддержке из Москвы. Руководители
Коминтерна отменили это решение. В начале 1929 года Коминтерн навязал польской
партии в качестве руководителей наиболее покорных ему людей; вмешательство
Коминтерна привело к расколу польских коммунистов. Тогда же лидеры американской
компартии после личного вмешательства Сталина были просто исключены из ее
рядов. Аналогичные перемены, более или менее явные, происходили и во
французской, и в английской коммунистических партиях. Особенностью всех этих
перемен было то, что на руководящие посты партий избирались люди исключительно
рабочего происхождения: в Германии – Тельман, во Франции – Торез, в
Великобритании – Поллит; все это, по-видимому, вполне согласовывалось с левым уклоном,
теперь преобладавшим в Коминтерне, и было реакцией на неприятности прошлого,
связанные с отступниками-интеллектуалами. Рабочие в этом отношении оказывались
более податливыми. Новых лидеров приветствовали как левых; те, кого они
сменяли, осуждались как правые, однако пробным камнем соответствия кандидатуры
новому посту было немедленное и безоговорочное подчинение Москве.
Это, однако, создало новую проблему. Решения Коминтерна
были, по существу, решениями ВКП(б). Их можно было навязать партиям других
стран (так оно и было), но в результате все больше и больше рабочих в этих
странах отходили от Коминтерна, поскольку они не могли согласиться с
насильственным и неуместным диктатом чужой и далекой от них силы. В конце 20-х
годов коммунистическое движение в западных странах стало ослабевать, у него
становилось все меньше сторонников, и оно теряло свое влияние. В Великобритании
и США массы не поддерживали компартии. В Германии, Франции и Чехословакии
коммунистическим партиям удалось лишь расколоть рабочее движение, но не
подчинить его партии. Везде, где укреплялись связи партийных лидеров с Москвой,
ослабевало их влияние на трудящихся. Эти потери были восполнены только в
середине 30-х годов, когда политика Москвы радикально изменилась.
194
Самое важное событие в советской внешней политике произошло
во второй половине 1929 года на Дальнем Востоке. В течение двух лет после
катастрофы 1927 года советское правительство не имело никакого доступа к делам
Китая. Компартия Китая состояла из нескольких подпольных групп, разбросанных по
крупным городам. В декабре 1927 года уцелевшие остатки партии при поддержке Москвы
совершили в Кантоне отчаянную попытку переворота, потерпевшую ужасающий провал.
Это привело к дальнейшему уничтожению коммунистов и их сторонников. Примерно в
это время лидер крестьянских коммунистов Мао Цзэдун и генерал-коммунист Чжу Дэ
собрали в удаленном и труднодоступном горном районе на юго-западе Китая группу
беженцев и безземельных крестьян, насчитывавшую несколько тысяч человек. Год
спустя они начали устанавливать свою власть в округе, учреждая в сельской
местности крестьянские советы. Мао во всеуслышание заявлял о своей преданности
партии и Коминтерну. Но он поступал по-своему и не поддерживал связи с
партийными лидерами, которые не доверяли движению, связывающему революционные
надежды с крестьянами, а ке с городскими рабочими. Тем временем Чан Кайши, чья
враждебность к китайским коммунистам и к СССР нисколько не ослабла,
распространил власть националистического правительства Нанкина на большую часть
территории Китая. Чжан Цзолинь, военачальник Маньчжурии, был убит летом 1928
года, а в конце того же года Чан Кайши договорился с сыном и преемником Чжан
Цзолиня о воссоединении Китая под флагом Гоминьдана, при этом сохранялась
автономия северных территорий.
Северные провинции, граничащие с советской территорией, уже
давно служили источником беспокойства для Москвы. Китайско-Восточная железная
дорога (КВЖД), построенная царским правительством таким образом, что она
проходила по китайской территории, была для обеих стран яблоком раздора (см. с.
109).
Дипломатические договоренности о китайских представителях в
составе обслуживающего КВЖД персонала не помогли предотвратить целый ряд
кризисов, возникших в связи с вопросом о контроле над железной дорогой. Относительное
спокойствие, которое длилось примерно три года, нарушилось после того, как
весной 1929 года китайцы осуществили ряд небольших набегов на железную дорогу.
195
27 мая китайцы напали на советское консульство в Харбине,
где находилась штаб-квартира КВЖД; были арестованы служащие, захвачены
документы, то есть в миниатюре повторилось все то же, что произошло с советским
посольством в Пекине за два года до того. Заявления, сделанные в Нанкине, не
оставляли никакого сомнения в том, что это нападение инспирировано Чан Кайши и
является первым шагом к захвату железной дороги. В конце концов 10 июля
китайская администрация захватила железную дорогу со всеми постройками, закрыла
советскую торговую миссию и другие советские учреждения, находящиеся в
Маньчжурии, арестовала советского генерального управляющего железной дорогой и
выслала его вместе с 60 советскими служащими с китайской территории. Советское
правительство после тщетных протестов наконец отозвало весь свой персонал КВЖД,
прекратило железнодорожную связь с Китаем и потребовало отзыва из Советского
Союза китайских чиновников.
Чан Кайши предполагал, что Советский Союз, как это было в
1927 году, будет громко протестовать, но сделать ничего не сможет. Это была
серьезная ошибка, имевшая тяжелые последствия. Советский Союз не имел особых
интересов в Центральном Китае, и ничего нельзя было сделать, чтобы их защитить.
Поражение 1927 года было унизительным, но не влекло за собой материальных
потерь. Лишиться же своего исторического положения в Маньчжурии, потерять дорогу,
построенную силами русских инженеров на русском капитале, дорогу, которая
служила прямой связью с Владивостоком, единственным советским портом на Тихом
океане, – все это было бы сокрушительным ударом. Более того, Красная Армия к
этому времени превратилась в действенную военную силу. Она не была экипирована
для серьезной войны. Но, поскольку Япония в этой ссоре заняла позицию
нейтралитета, советская армия вполне могла справиться с отрядами плохо
вооруженных, необученных, недисциплинированных рекрутов, которые сражались друг
против друга на китайской территории.
Чан Кайши предполагал, что западные державы отнесутся к его
действиям против СССР так же благожелательно, как и два года назад. Это был второй
его просчет. Страх перед коммунизмом ослаб, и английское лейбористское
правительство как раз собиралось возобновить отношения с Советским Союзом.
Агрессивность Чан Кайши напомнила
196
западным державам нечто очень им знакомое — нарушение
китайскими военачальниками прав иностранных держав, обеспеченных договорами, и
впервые западные страны сделали крутой вираж и поддержали советскую сторону.
Советское правительство решительно отказывалось вести
какие-либо переговоры; оно требовало полного возвращения всего того, что было
захвачено 10 июля, и восстановления советских прав на КВЖД. В августе Блюхер
был назначен командующим Особой Дальневосточной армией, которая была
значительно усилена. Единичные набеги через границу свидетельствовали о
нетерпении Советов; в ноябре, когда стало ясно, что эти мелкие уколы не
производят на китайские власти никакого впечатления, Красная Армия совершила
внезапное вторжение на территорию Китая, разметав местные военные силы китайцев
и захватив два небольших городка. На этот раз предупреждение было принято к
сведению, и переговоры начались всерьез. 22 декабря был подписан протокол, по
которому восстанавливались на своих постах советский генеральный управляющий
КВЖД и другие советские служащие, восстанавливался прежний статус-кво, а
спорные вопросы передавались для решения на предстоящую конференцию. В
столкновении с Красной Армией китайские военачальники продемонстрировали свое
бессилие. Советский Союз доказал, что является серьезной военной и
дипломатической силой на Дальнем Востоке; кроме того, у него появились
некоторые интересы, общие с интересами западных держав. Это был поворотный
пункт во внешней политике Советского Союза.
Коммунистическая партия Китая, разбросанная по всей стране,
загнанная в подполье и потерявшая боевой дух, не принимала никакого участия в
этих событиях. Проинструктированный Коминтерном, ее Центральный Комитет
выдвинул лозунг "защиты Советского Союза" и громче стал осуждать
правительство Нанкина. Однако то, что в Москве рассматривали как чудовищную
угрозу советской безопасности, в глазах некоторых патриотически настроенных
китайцев выглядело как шаг к освобождению китайской территории от иностранного,
то есть советского, контроля. Чэнь Таньцю, которого вывели из партийного
руководства после катастрофы 1927 года, сейчас был вообще исключен из партии за
то, что громко заявлял об этих настроениях и затем провозгласил себя
последователем Троцкого. Здесь, как и везде,
197
Коминтерн мог навязать дисциплину, но не мог вдохнуть жизнь
в ослабевавшие партийные ряды, чье бессилие в городских центрах скрыть было уже
невозможно.
Только рекруты Мао Цзэдуна и местные Советы, которым они
оказывали помощь, могли похвастать хоть каким-то успешным революционным
достижением. Но все эти события проходили в отдаленном районе Китая, и их
лидеры в лучшем случае делали лицемерные заявления о повиновении директивам
партии и Коминтерна. Несмотря на то, что китайское коммунистическое движение
так много почерпнуло у русских и вдохновлялось их примером, ему удалось выжить,
а впоследствии и восторжествовать, принимая такие формы, которые были для
Москвы неожиданными и которым она не доверяла.